Мятежник Хомофара - Страница 22

Санитар взял в руки миску с ложкой, зачерпнул киселеобразной жижи и поднес к лицу Расина. Резкий неприятный запах ударил в нос.

А потом начался кошмар.

Громила ухмыльнулся и изо всех сил воткнул ложку между сомкнутых губ. Взвыв от боли, Расин на миг приоткрыл рот. Ложка проникла внутрь, стала проворно вворачиваться, раздирая десны. Зловонная жижа потекла по щекам.

Язык отчаянно задвигался, пытаясь вытолкнуть ложку обратно, но не смог.

— Ну что ж вы не кушаете?..

Гаерский вновь зачерпнул из миски и повторил принудительное кормление. Ложка стала ребром, приоткрыв рот. Кожаный ремешок шлема больно врезался в подбородок. Гаерский поднес миску ко рту Вадима и, накренив ее, стал вливать содержимое в образовавшуюся щель.

Жидкость наполняла носоглотку, попадала в горло. Расин попытался крикнуть, но поперхнулся.

Санитар приблизил возбужденное лицо и на несколько мгновений замер, зачарованно любуясь зрелищем.

Отвратительный вкус проник в пищевод, затем в желудок, стал распространяться по всему телу.

Вадим зажмурился.

Концентрация… Бамбуковое дыхание… Серия коротких выдохов…

— Ых… кхых… хых…

С каждым выдохом изо рта вылетает небольшой фонтанчик кроваво-болотных брызг.

— Напрасно вы так, Вадим Борисович. Ведете себя так, будто вины своей не осознаете.

Тяжелый удар в челюсть погрузил Расина в сумерки, но он тут же пришел в себя.

Гаерский продолжал кормить. Вадим начал захлебываться. Его тело побагровело от напряжения и асфиксии, мышцы вздыбились. Изнемогая, он стал издавать глухие прерывистые стоны.

С хрустом раскрошился зуб, сильно повредив десну. Кровь потекла в горло и, встретившись с судорожным дыханием, заклокотала.

И вдруг связь с реальностью оборвалась.

— Ну, как поживает наш дорогой Вадим Борисович?

Расин расклеил слипшиеся от тяжелого наркотического сна веки, пошевелил языком. Все зубы были на месте.

Приснившийся вкус ещё тлел на языке и не хотел уходить. Постель была насквозь пропитана потом. Запястья ныли. Он по-прежнему распят на функциональной кровати. Все также давила утка. Но никаких следов, указывавших на присутствие Гаерского, не было.

— О! Вижу, вам уже лучше…

Петр Хван был до чрезвычайности похож на старшего брата, несмотря на семилетнюю разницу в возрасте.

Он наклонился к Расину, внимательно всмотрелся в зрачки.

— Почему вы меня здесь держите? — прошипел Вадим.

Хван прищурился, провел пальцем по мокрому лбу Расина.

— Как вы знаете, я не являюсь последователем ни Бехтерева, ни Павлова, ни Фрейда, — сказал он, медленно выпрямляясь. — Мои методы кардинально отличаются от всех ныне существующих. И мое учение станет фундаментом будущей психиатрии. Знайте: никто, кроме меня, не сможет определить, что же, все-таки с вами произошло.

— Вы пытаетесь дешево завоевать авторитет. Только мне вы не нужны. Я абсолютно нормален. — Вадим изо всех сил дернулся и тут же чуть не взвыл от боли. — Немедленно снимите с меня эти проклятые ремни!

— Мне жаль, но это для вашей же безопасности. — Хван развел руками. — Сейчас вы все ещё находитесь в состоянии сверхреагирования.

Он пододвинул кресло на колесиках и сел, закинув ногу на ногу.

— Милейший Вадим, ваши психофизиологические характеристики поразили меня ещё три года назад, когда я проводил экспертизу. Как ни странно, уровень вашей интуиции превосходит любые экстрасенсорные способности человека. Если верить тестам, вы не только без труда можете читать мысли других людей, но и заглядывать в их прошлое, и даже в будущее. Хотя, вполне возможно, сами за собой вы этого ещё не замечали. Не было достаточно сильных раздражителей для того, чтобы способности ваши могли в полной мере проявить себя и, тем более, развиваться дальше.

— Я ничем не отличаюсь от других людей, — зло сказал Вадим.

— Разумеется. За исключением вашего поведения. Так, например, вчера ваши коллеги были поражены тем, что вы вели с ними разговор, отвечая на их невысказанные мысли. Как так? Непроизнесенные слова. До этого вы, как мне стало известно, спустили с лестницы женщину, просто пришедшую на обследование. Затем устроили исступленный танец-катарсис. У вас была истерика, вы плакали и бились головой об стену, а иногда на вас находили приступы дикого смеха. Потом вы сбежали. Сегодня же вы пришли на работу в спокойном состоянии и благополучно произвели холецистэктомию за пять с половиной минут. Операционная сестра до сих пор в шоке: на такой скорости ваши руки стали почти невидимы. Зато потом вы перебили окна в хирургическом отделении, устроили драку. Не знаю, что с вами произошло. Возможно, случился какой-то качественный сдвиг. Либо же, все-таки, имелся экзогенный фактор, вызвавший эту странную реакцию.

Лицо Хвана вдруг расслоилось. ещё три головы жили каждая своей жизнью: одна немного опустилась, что-то читая, вторая закивала, третья повернулась почти в профиль.

Три головы из четырех вели разноголосый монолог. Нередко отдельные слова совпадали, и в тот миг все лица как бы вспыхивали, становились ярче и четче.

Все Хваны находятся на разных уровнях, подумал Вадим, и я их вижу, но ни в коем случае не должен подавать виду.

И вдруг он вынырнул на поверхность. Это был его старый добрый мир (а может, не такой уж добрый), в котором он родился и вырос. Его нельзя было спутать ни с чем другим — так же, как, пробудившись, невозможно спутать явь со сном.

Он оторвал голову от подушки и увидел, что действительно связан. Но это всего лишь смирительная рубашка, да ещё пара кожаных ремней сверху. Под ним обычная пружинная кровать. Рядом стоит тумбочка. Нет никакого стеклянного экрана. На стуле сидит Хван. Он держит в руках цветные карточки Люшера. А за его спиной грузная пожилая санитарка, согнувшись, моет пол.