Мятежник Хомофара - Страница 32

Но что-то подсказывало, что, как бы быстро он ни пытался преодолеть это ничтожное расстояние до поворота, в этот краткий промежуток времени с ним может произойти непредвиденное.

Стой, велел он себе. И в ту же секунду вспомнил свое имя и то, что при жизни был врачом.

— Покажите ваш ид и справку о прохождении мытарств, — мажорно проговорил красный контролер.

Человеческий голос звучит в диапазоне от восьмидесяти до трехсот герц. Во время пения частота его может возрастать или снижаться. У некоторых знаменитых певиц она дотягивает до двух с лишком тысяч колебаний в секунду, что соответствует нотам четвертой октавы. Наиболее низкий голос — бас. Его нижний предел — тридцать шесть колебаний.

Голос контролера не принадлежит ни мужчине, ни женщине. Ни прославленная Има Сумак, ни безызвестный Прит не были способны говорить или петь в таком диапазоне.

Это мелодичный шум, вовсе не синтетический, а самый естественный, в котором странным образом переплетаются низкие и высокие частоты, — дуэт Фаринелли-кастрата и Мефистофеля.

— Предъявите документы, пожалуйста.

(Предъявите! — гром землетрясения — документы! — божественные рулады — пожалуйста! — шелест падающей листвы).

Ломая голову над тем, как было бы правильнее назвать этот голос — бас или колоратурное сопрано — Вадим сунул руку в карман, начал рыться.

Последний раз контролер ловил его лет пятнадцать назад в электричке, где-то в районе Коцюбинского. Он возвращался из Ирпени со свадьбы одногруппника, и ему приходилось выходить на каждой станции и перебегать из вагона в вагон, но это не помогло: зловредный дед его все равно сцапал. Пришлось выложить всю мелочь из карманов, чтобы как-то отделаться от дотошного старика. Соседи-пассажиры притворялись, что таращатся в окно, но все равно было досадно и неуютно.

Этот контролер нисколько не похож на того деда, однако чувство пойманности оказалось таким же.

Фигура контролера была фигурой девушки-подростка-тяжелоотлета с несформировавшейся грудью, но невероятно развитой мускулатурой. Узкое лицо с тонкими скулами и носом, заостренным подбородком и младенческой кожей никак не сочеталось с атлетическим телосложением, а, тем более, фантастическим голосом, в котором, кроме верхних скрипичных «соль» и «ля», проскакивали тяжелые, сотрясающие нутро басы.

Уродством своим гермафродит напомнил Гаерского.

Вадим силился, но не мог отвести взгляд. Глазища контролера были прозрачны, как сырой яичный белок, и в них свободно плавали крохотные искорки.

— Ваши документы, пожалуйста…

Ангельские зеницы смотрели в упор. Они были похожи на дождь, сквозь который летят золотые кометы. Теперь Расин знал наверняка, что не сможет никуда убежать.

На какой-то миг его охватило смятение. Захотелось встать на колени и перекреститься.

И кто не был записан в книге жизни, тот…

И вдруг его пальцы нащупали в кармане что-то шелестящее.

Бумажные купюры? Билеты в кино? Фантики от конфет? Или тот самый «ид», который требует предъявить контролер?

Черный костюм не принадлежал Расину. Этот костюм не из тех, в которых ходят на концерты или в театр. В такие костюмы одевают мертвых.

Правда, ночи, проведенные на улице, несколько обжили костюм, добавив пятен, измяв рукава и вытянув колени. Но все равно это наряд покойника, и в первый же момент, когда Вадим обнаружил на себе этот погребальный костюм, откуда-то из глубины сознания выплыло зловещее слово саван .

Как на нем оказался костюм? И черт его знает, что там может лежать в кармане брюк. Он вытащил бумажки и поднес их к глазам.

На одной из них было написано: ИД.

А чуть ниже: индульгенция Д.

Он отделил эту бумажку от остальных и протянул красному контролеру.

Тот блеснул улыбкой, взял бумажку, кивнул:

— Спасибо.

Вадим изучил оставшиеся два листика. На верхней напечатано зеленым «СПРАВКА. Выдана Расину Вадиму Борисовичу в том, что он прошел мытарства и направлен на шестой уровень для пребывания на последнем в течение 6 (шести) дней. Дата 17.08.2008. Печать». Внизу — круглый штамп.

Он пожал плечами и передал справку контролеру.

На другой бумажке, которая была плотнее двух предыдущих, латинскими буквами значилось «PROPUSK», ниже стояла цифра 23891104546201.

— Откуда вы?

И вновь кометы хлынули золотым дождем из глаз контролера.

— Что? — беззвучно спросил Вадим.

— Я спрашиваю, где вы жили до того, как умерли?

Умер?!

Чушь! Смерти не было. Он помнил палату психдиспансера, в которой провел много долгих дней и ночей. Смутно помнил и встречу с Пиликиным; куда-то они собирались идти вместе. Лишь последние дни протекли в странном полусонном состоянии, когда он бродил на ощупь по изменившемуся Киеву — тому самому, что существовал в подсознании киевлян. Он постигал вещи, которым нельзя было учиться, прорывался сквозь пространство, находиться в котором не имел права.

Чего же от него хочет контролер-гермафродит? Чтобы он назвал ему улицу, где жил прежде? А может, район? Или город?

Что-то подсказывало, что, если красный контролер будет думать, что он, Вадим, умер и находится здесь по каким-нибудь фатально-летальным причинам, все будет не так плохо.

Он мало что помнил, слова всплыли сами.

— Киев… Улица Кибальчича.

— Ага. Это на Воскресенке?

— Кажется.

— Ясненько, — контролер почесал затылок и стал в точности, как мент. — Вы, уважаемый, померли в больнице или на автодороге?

— Э-э… Я точно не помню. Может, дома?

Продолжая улыбаться, гермафродит вернул бумажки обратно и сказал: